— Света, прекрати этот концерт! Кому и что ты пытаешься доказать?! Мне это надоело! Да я…
— Что?! Что ты сделаешь? Выгонишь меня? Ну, давай! Попробуй! Ты мне – никто!
— Я – та, кто тебя кормит! — Татьяна понимала, что говорит и делает что-то не то, но остановиться уже не могла.
— Я уйду! Поняла? Хотя, нет! Почему это я уходить должна? Ты – убирайся! Это мой дом!
— По документам – нет. Твой папа оказался умнее. Света, угомонись уже! – Татьяна устало махнула рукой, призывая падчерицу к порядку.
— Я – Лана! Не Света! Сколько раз тебе говорить?
— Да хоть папа Римский! Как же ты меня достала! Сколько можно? Что я тебе плохого сделала? Что ты все время скандалы устраиваешь?
— А что хорошего? Мне от тебя ни холодно, ни жарко! Ты мне не мать! И нечего из себя добренькую изображать! Я знаю, как на самом деле ты ко мне относишься!
— И как же? – Таня вдруг успокоилась.
Господи, что это она? Завелась, словно отцовский старенький «жигуль». С пол-оборота.
Падчерицей Света Татьяне была лишь по документам. Эту девочку Татьяна давно уже считала своей дочерью, так как воспитывала ее с двухлетнего возраста. Именно тогда муж Тани, получив какое-то странное смс среди ночи, собрался вдруг, ничего не объясняя, и уехал. А вернувшись рано утром, загнал машину во двор, вошел в дом, и устало сел на табурет у стола, боясь поднять глаза на жену.
— Что ты, Сережа? – Таня, перепуганная не на шутку, всю ночь не спала, ожидая мужа. – Случилось что? С родителями что-то?
— Нет…
— Слава Богу! Не пугай меня! Объясни, в чем дело!
— Я не знаю, как тебе сказать… Мы с тобой только поженились ведь… А тут такие новости… Тань, ты меня после этого и видеть не захочешь…
— А давай, я сама решу, захочу тебя видеть или нет! Ты объяснишь, наконец, что случилось?! – Таня повысила голос и, ухватив мужа за плечи, встрянула его хорошенько. – Ты хватаешь телефон, уезжаешь среди ночи куда-то, и теперь сидишь тут и, похоже, в чем-то каешься. Только вот я совершенно не понимаю, в чем именно! Сережа! Просто расскажи мне обо всем! Я же твоя жена!
Это подействовало. Сергей немного успокоился и смог объяснить причины своего ночного бегства более-менее внятно.
Рассказ мужа Таню почти не удивил. О том, что у него есть ребенок от бывшей жены, Таня, конечно, знала от свекрови. Та терпеть не могла первую свою невестку, и твердила, что ребенок этот не от Сергея.
— Ничего похожего. Ты, Танечка, должна это знать. Девочка к Сереже не имеет никакого отношения. Ирина ее родила уже после развода. Всем встречным и поперечным твердила, что Сережа не отец. Да что я… Мать Ирины приезжала, чтобы разобраться и повиниться за дочь! И тоже сказала, что ребенок этот не наш! Поэтому, и переживать тебе не о чем!
А Татьяна и не переживала. Мужа она любила. А со свекровью лишний раз в разговоры старалась не вступать, помня отцовское: «Не знаешь, что сказать – лучше помолчи. Молчание, дочь, в некоторых случаях, признак житейской мудрости».
С Сергеем эту тему Таня тоже не поднимала. Ждала, когда сам расскажет о том, что было.
Дождалась…
— Что я мог сделать? Она меня гнала от себя. Знать не хотела! С ребенком встречаться запретила категорически. Твердила, что в суд подаст, если не отстану. Я съездил раз, потом другой, и оставил эту затею. Знаешь ведь, не умею я ругаться.
— Почему она так на тебя обижена была, Сергей?
— Не на меня. На себя… Через полгода после нашей свадьбы я на вахту уехал, а она собралась в гости к сестре. Отмечали день рождения. Та выпить любит. Мою тоже напоили за компанию. Ну Ира и сорвалась. Ей пить нельзя совсем. Дурная становится. Погуляла так то, а утром проснулась с другим мужиком в одной кровати…
— А дальше?
— А что дальше? Дождалась, пока я с вахты вернусь, и все мне рассказала. А потом закрутила роман с этим… Как уж они там стакнулись, я не знаю, но она к нему ушла задолго до нашего развода.
— А ребенок?
— А что, ребенок, Тань? Когда девочка родилась, меня отцом записали, так как сроки не вышли. Но Ирина стояла на своем – дочь не моя…
— И ты поверил?
— А что мне оставалось делать? Маленькие все похожи…
— Ох, Сергей! А теперь-то что случилось? Почему ты сорвался среди ночи?
— Пойдем со мной.
Сергей тяжело поднялся и поманил за собой жену.
— Куда?! Там же мороз!
— А я о чем?! Замерзнет дите-то! В машине пока тепло, вот я ее будить и не стал.
Татьяна охнула.
— Так ты ее привез?! И разговоры разговариваешь сидишь?! Сергей! Да как же так можно?!
Она кинулась во двор и замерла у машины, не чувствуя ни холода, который тут же прихватил за колени под легким домашним халатом, ни злости, которую должна была бы испытывать по отношению к тому, кто так легко переменил вдруг ее жизнь, внеся такую сумятицу в спокойные, наполненные теплом и любовью, будни.
Девочка спала так крепко, что даже не пошевелилась, когда Таня осторожно достала ее из машины. Край старенького одеяльца завернулся, открывая босые ножки, и Татьяна оттолкнула с дороги Сергея, спеша в дом.
— Господи, да как же ты ее вез! Она ледяная вся!
— Не нашел ничего там! Она почти раздетая на руках у соседки сидела и плакала. А та на меня накричала, а сама не додумалась дитю даже носки натянуть или покормить чем. Ну хоть в дом забрала! И то ладно. А Светка такая голодная была! Я ей кусок хлеба дал, так она съела и тут же уснула! – оправдывался Сергей, глядя, как жена сноровисто кутает ребенка в большой пушистый плед и ищет теплые носки. Детских, конечно, в доме не водилось, но Татьяна натянула на девочку свои.
— Бедное дите! Достались же родители! Что ты стоишь?! Набирай ванную! Согреть ее надо! Не дай Бог заболеет!
О том, что случилось с матерью Светы, Татьяна узнала только вечером, когда страсти улеглись и выкупанная, сытая девочка засопела, уткнувшись в грудь совершенно незнакомой ей пока женщины.
Но Светлану это нисколько не смутило. У женщины этой были теплые ласковые руки. А еще – вкусная еда.
Еда, которую никто не отбирал. Напротив, женщина совала в руки девочке то пирожок, то конфету, а в обед с ложки кормила вкусным супом. Света послушно открывала рот, намертво вцепившись в буханку хлеба. Хлеб был свежий, мягкий, совсем не похожий на те черствые корки, который Светка иногда подбирала под столом в том темном доме, где жила еще недавно с матерью.
— Не кормили тебя там что ли совсем? – женщина качала головой, поднося очередную ложку ко рту Светланы.
Рассказать о том, чем и как ее кормили, Светлана, конечно, не могла. Она вообще говорить почти не умела. А потому, предпочитала помалкивать и набивать рот едой, прекрасно понимая, что это счастье может исчезнуть, так же, как и появилось.
Наевшись, Света прижалась к той, что говорила тихо и ласково, и уснула, так и не выпустив из рук недоеденный кусочек многострадальной буханки.
— Наголодалось дите…
Татьяна отнесла девочку в спальню и уложила, укрыв самым теплым одеялом. Даже под ним Светланка сворачивалась в калачик, стараясь прижаться лбом к коленкам, и Тане казалось, что ребенок мерзнет.
— Сергей, а теперь расскажи мне толком, что там случилось? Почему ты привез Свету к нам? И надолго ли это? Мать за ней не явится?
— Нет… Нету у нее больше матери…
— Как это?! – ахнула Татьяна, и тут же закрыла себе рот ладонью. Не разбудить бы!
— А вот так. Пьянка у них там была знатная. Почти неделю гудели. Соседки, чтоб их! – Сергей выругался, но тут же взял себя в руки. – Позвони они мне раньше, я забрал бы Светку уже давно! Мать Ирины говорила, что живут они хорошо и ни в чем не нуждаются. Хвасталась, что Ирка замужем и с мужем у нее отношения – лучше не бывает.
— А на деле?
— На деле? Пили они крепко. Вот и вся любовь! Когда я Свету забирал, мне соседи сказали, что там что-то и похлеще спиртного было, но это уж не проверить никак. Да и не к чему теперь.
— Что случилось там, Сережа? – Татьяна села рядом с мужем и обняла его.
— Пожар случился, Танюша… Сильный пожар. И дом Иры сгорел, и соседям досталось.
— А как же Света?!
— Ее отчим успел из окна выкинуть. Вроде как она рядом крутилась, когда он проснулся. Ее спас, а сам выбраться уже не успел…
— Ох, ты… Бедняга…
— Соседки Светку подобрали, и мне смс скинули. Вот я и сорвался. Надо было тебе сказать, конечно, что к чему, но я в тот момент ни о чем не думал.
— Понимаю… Сережа, а как же теперь?
— Если скажешь, что не примешь ее, то я все пойму. Отдам своей матери… Или еще как-то вопрос решу…
— Вот как? – Татьяна отодвинулась от мужа и посмотрела на него так, будто видела первый раз в жизни. – И язык у тебя повернулся? Бессовестный!
— Тань, ты чего?!
— А ничего! От родного дитя откреститься много ума не надо! Ты ее видел? Она же твоя копия! Младенцем была – не понял ты ничего. И это объяснимо. А сейчас-то что?! Ведь вас рядом поставь и никакого подтверждения не надо! Одно лицо!
— Правда? – Сергей просиял так, что Татьяна снова придвинулась к нему.
— Правда. И никого больше не слушай! Твоя она! Видно же.
— Тань, а ты как? Примешь ее? Все-таки чужая она…
— Эх, Сережа! Какой же ты все-таки… Какая же она чужая? Ты мне муж? Или дядька чужой?
— Муж…
— А она твоя дочка. Куда ее девать? В детдом сдать? При живом отце? Или бабушке отдать, которая ее никогда не любила? Прости, Сергей, что я так о твоей маме, но это ведь правда… К тому же, она эту девочку и не видела толком. Привыкнет, так может еще и поменяет свое мнение. А пока – не надо туда Свету. Пусть с нами живет.
Сергей ответить на слова жены так и не смог. Всхлипнул как-то совсем по-детски, отвернулся, пряча то ли слезы, то ли стыд от осознания того, сколько времени потерял, не видя своего ребенка и не пытаясь хоть как-то помочь.
А Татьяна настаивать на дальнейшем разговоре не стала. И так все понятно. Куда уж яснее-то?
Ее решение в семье приняли не сразу.
— Ты хоть понимаешь, какой хомут себе на шею надеваешь? – свекровь, отодвинув от себя чашку с чаем, шепотом отчитывала Татьяну. – Это же ребенок!
— Я знаю.
— Таня, у тебя своих нет! Откуда тебе знать, как с детьми обращаться надо?
— Не умею, так научусь. Все когда-то с чего-то начинают. А мне, вон, какая девочка досталась! И не маленькая уже, и послушная!
— Даст она тебе еще прикурить, эта послушная! Попомнишь мои слова!
— А хоть бы и так. Куда мне ее, мама Лида? В детский дом? Бабушка вторая от нее тоже отказалась. Никому Света не нужна. Хорошо это? Хорошо человеку на свете одному мыкаться? Без родни, да без поддержки? Нет! Неправильно это! И не говорите мне больше ничего! Я всегда вас уважала и слушалась. А сейчас – не стану! Не о том вы! Я Свете, конечно, тетка чужая, но родными иногда далеко не сразу становятся. Вот у вас семья какая хорошая! И дети друг друга любят, и родня вся между собой общается. А разве это легко далось? Я ведь знаю, как вы родных мужа по одному собирали да привечали. Как строили то, что теперь имеете. Просто было? Нет! Вы мне сами говорили, сколько раз вам хотелось все это бросить. И, что старались вы только ради детей. Чтобы у них тыл был. А у Светы за спиной нет никого. И не было никогда. Неужели нельзя просто пожалеть ребенка, которому и так уже досталось?
Свекровь ничего не ответила Тане. Но в тот же вечер украдкой сунула яблоко Светлане и не отстранилась, когда девочка прижалась к ее коленям, что-то лепеча.
На этом все споры и закончились. Татьяна знала, что свекровь у нее женщина не злая. Просто детей своих она любила больше жизни. Что сына, что дочь. И тех, кто огорчал их, принимать отказывалась категорически. И Таня прекрасно понимала, что раздражение Лидии направлено вовсе не на девочку, а на Ирину. Та обидела Сергея и всю семью, а Света стала лишь подтверждением того, что даже в таких случаях человек может ошибаться. Татьяна видела, как внимательно и жадно разглядывает девочку Лидия. Как вздыхает тихонько, украдкой подсовывая ребенку принесенные гостинцы. Признавать свои ошибки ей только предстояло научиться, и Татьяна точно знала – не она будет тем человеком, который встанет на этом пути познания простой истины – любовь смотрит не глазами, а сердцем.
Вот только эту истину Татьяна себе самой напоминала не раз, и не два. Света росла девочкой с характером. И справляться с ней Татьяне становилось все сложнее. Особенно досталось, когда Сергея не стало, а в жизни Светы вдруг снова появилась бабушка со стороны матери.
— Светочка, детка моя! Сиротинушка горькая! Иди ко мне! Как же я по тебе скучала!
Странная женщина встретила Свету у школы через пару месяцев после того, как девочка попрощалась с тем, кто когда-то принял на себя заботы о ней и ни разу с тех пор ни словом, ни делом не огорчил ее.
О том, что у него нелады с сердцем, Сергей узнал во время прохождения очередной медкомиссии.
— Нельзя вам на Север. Здоровье не позволяет.
Сергей удивленно глянул на врача.
— Вот это новости! Почему это?
— Вам бы на обследование лечь. Там все подробно расскажут. Поверьте, вам это необходимо. Вы же молодой еще мужчина. Если побережете себя – проживете еще не год и не два. У вас дети есть?
— Дочка.
— Вот и хорошо! Подумайте о своем ребенке. Вы ему нужны.
Сергей спорить не стал. Решил, что это какая-то ошибка. Посоветовался с женой и лег на обследование.
А всего через пару дней Татьяне, которая собирала передачу мужу в больницу, позвонили.
— Сорокина Татьяна Алексеевна?
— Я… — Таня вцепилась в телефон так, что побелели пальцы. Она уже догадалась, что ей скажут, но верить этому отказывалась…
Света новость о том, что отца больше нет, приняла тяжело. Таня позволяла себе слезы только по ночам. Днем же держалась, понимая, как нужна дочери.
Они словно брели в темноте, взявшись за руки и боясь отпустить друг друга. Разожмешь чуть пальцы и все! Осталась одна посреди дороги и знать не знаешь, куда идти дальше.
Света снова и снова рисовала эту дорогу и две крошечные фигурки, идущие по ней. Все поля в тетрадях были исчерканы такими рисунками, и Татьяна понимала – девочка отчаянно скучает по отцу и боится. А потому, старалась, как могла, успокоить Свету.
И ей это почти удалось, но тут появилась мать Ирины и потребовала права на внучку.
— Ты ей никто и звать никак! А я – родная бабушка! Пусть живет у меня!
Татьяна в первую встречу с этой женщиной даже слов не нашла в ответ на такие претензии.
Помогла Лидия.
Свекровь Татьяны, которая слегла почти сразу после того, как не стало Сергея, ради внучки не просто поднялась, а приехала к невестке, когда узнала, кто придет со скандалом в ее дом.
— Не будет этого! – голос Лидии звучал глухо, но твердо. – Ты ей бабушкой быть перестала лет этак… Сколько, Танюша?
— Тринадцать…
— Вот-вот! Тринадцать лет назад! Вечность, по меркам ребенка! И не тебе Татьяне в упрек ставить то, что она Свете не родная мать. Я таких и родных мало на своем веку видала! Так любить и свое дитя не каждая сможет. А Таня Светлану любит! Я тебе говорю! И если ты будешь воду мутить, я костьми лягу, но добьюсь того, чтобы ребенка ты больше не увидела!
— Ты мне угрожаешь?
— Да! Пришла бы ты по-человечески, сказала бы, что соскучилась. И кто бы хоть слово поперек тебе сказал? А ты что? Грязь девчонке в душу льешь, отбивая ее от родни.
— Да какая вы родня…
Татьяна испуганно ахнула, когда Лидия стукнула кулаком по столу.
— Если ты темная, то я тебе расскажу, где солнце встает! Молчи! Не тебе судить! Когда внучка твоя матери лишилась, где ты была? Родня… Не там она, где расскажут красиво, а там, где делают! Хватит! Будешь такую линию вести – Свету больше не увидишь! Я сказала! А ты меня знаешь! Я слов на ветер не бросаю! Танюшка! Перестань трястись! Это твой ребенок! Вот и заступись за нее по-матерински! Ты на это полное право имеешь!
Слова ли свекрови так подействовали, или же Татьяна, наконец, поняла, что сейчас не тот момент, чтобы дать слабину и уступить свою девочку кому-то, но уже через пару дней в разговоре с дочерью перестала сдерживаться.
Дочь? Значит, родной ребенок! А если так, то пусть знает – никто и никому ее не отдаст. Несмотря на все скандалы и споры.
— Ты меня не любишь! – Света выкрикнула эти слова, сжимая кулачки и зажмурившись так, что темнота взорвалась вдруг цветными пятнами, а в ушах зазвенело.
Она готова была кричать, плакать, ругаться еще и еще, но Татьяна вдруг опомнилась.
Что это она?
Ведь это ее дочка вопит и ревет совсем как маленькая. Ревет, потому, что ее обидели и она не знает, как уйти подальше от этой боли. Как перестать думать о том, что сказала ей та женщина, что называет себя бабушкой и требует любви и почтения. Как примириться с тем, что одиночество вот протянет свои холодные, чуть липковатые пальцы с острыми грязными ногтями и ухватит ее за руку, с противным смешком:
— Что, детка, теперь ты моя? Некуда тебе податься? Никто тебя не любит? А все правильно! Ты ведь одна! И никому нет до тебя дела!
Но вместо этих рук, прикосновения которых Света боялась больше всего на свете, ее вдруг обняли совсем другие. Те самые – теплые и такие родные. Обняли, сжали до боли, не отпуская, несмотря на сопротивление, и голос, который для Светы был дороже всего на свете, вдруг зазвучал твердо и невозмутимо:
— Не люблю? Правда, что ли? Ты это мне сейчас говоришь? Ох, Светка, я тебя точно выпорю! Возьму папин ремень и всыплю тебе хорошенько! Чтобы впредь тебе неповадно было матери такие глупости говорить! Хватит брыкаться! Ты же не иноходец?! Никто и никуда тебя не отпустит! И не отдам я тебя никому! Потому, что ты мой ребенок! Пусть я тебя и не рожала, но ты – моя! И кто скажет, что это не так, тот пожалеет, что на свет появился! Поняла?! Лана… А, пусть будет Лана! Если тебе так больше нравится. По мне, так не имя человека красит, а вовсе наоборот! И мне твое больше нравится. Ты – мой Светик! Свет мой, радость моя!
— Мам, какая же я радость? – Света всхлипнула так громко, что напугала кота, который давно уже наблюдал за ссорой. Кот удрал, задрав хвост, а Света прижалась к матери, ловя так нужную сейчас ласку. – Ты из-за меня только плачешь все время.
— Глупости! Светка, ты такая еще глупенькая у меня! Вот будут у тебя свои дети и ты поймешь, что это такое – радость материнская.
— А что это?
— А вот то самое! – Татьяна рассмеялась сквозь слезы, и еще крепче прижала к себе дочку. – Это когда ребенок твой сопит, считая хорошие сны. Когда лопает за троих, потому, что суп у тебя такой вкусный, какого никто и нигде больше не варит. Когда кричит и ругается, а ты думаешь, что хорошо же! Ведь вот оно мое дите – злое чего-то, вредное, но живое, здоровое и рядом. И радуешься этому, тихонечко прося Боженьку только об одном.
— О чем, мам?
— О том, чтобы твое дите было счастливо… Чтобы плакало поменьше, а смеялось побольше. Чтобы радости в его жизни было бы отмерено пощедрее, чем в твоей… Ох, Светка, я так тебя люблю! Ну как ты можешь мне не верить? Я ведь твоя мама! Мама же? – Татьяна заглянет в глаза дочери с испугом и тревогой.
— Мама… — ответит Света, и выдержит этот взгляд.
А несколько лет спустя она выйдет на крыльцо роддома, шепнет что-то мужу, и заберет из его рук кружевной нарядный сверток.
— Мам! Мамочка! Держи! Смотри, как она на тебя похожа! Просто копия! Будет такой же красивой и доброй, правда?
И Таня примет внучку на руки, закусив губу, чтобы не разреветься перед родней. Тряхнет головой, прогоняя непрошенные слезы и улыбнется дочери:
— А то! Это у нее наследственное! Люди ведь и должны быть добрыми. Так ведь, дочка? Мама у этой крохи добрая. Бабушка, вроде, тоже ничего. Так что ей сам Бог велел! Разве я не права?
Света не ответит. Она подойдет к той, что всей своей жизнь доказала ей, что доброта существует, и обнимет мать за плечи.
И не нужны будут лишние слова и доказательства. Ведь то, что ведают эти двое, узнает со временем и та, что так сладко спала у Тани на руках, тихонько посапывая. Совсем как мама в детстве…