— Обиделся?! Ты обиделся? Нет, вы гляньте на него, люди добрые! С тряпкой я, а обида вселенская у этого… Нафаня – ты… У меня даже слов нет! Вот, скажи, при чем тут коврик?!
Маша замахнулась было тряпкой на хвостатое недоразумение, сидевшее с невозмутимым видом на подоконнике и с любопытством наблюдавшее за попытками хозяйки навести порядок после ночного буйства его кошачьей натуры. Но кот даже не дрогнул. Порванное в уличных боях ухо чуть шевельнулось, но и только.
Маша вздохнула, и вернулась к своему занятию.
Коврик придется выкинуть. А жаль! Купила она его совсем недавно, с первой зарплаты на новом рабочем месте. Белый, пушистый, маркий, он совсем не подходил для кухни, но Маша плюнула на все условности и с удовольствием скидывала тапки, присаживаясь к столу с чашкой утреннего кофе. Босые ноги утопали в теплом длинном ворсе коврика, и она блаженно жмурилась, совсем как Нафаня, слушая тишину и наслаждаясь покоем.
А ведь совсем недавно все это было ей недоступно. Всего полгода назад она несколько раз за ночь просыпалась от тягучего, невнятного:
— Маша!
Тетка, сестра матери, которая приютила Машу после того, как та приехала учиться в город, болела долго. Она слегла, когда Маша перешла на второй курс, и категорически отказалась подпускать к себе кого-то, кроме племянницы.
— Бросишь меня – пойму. Ты молодая, тебе жить надо!
— Тетя Нина, ты чего?!
— А ничего! Что смотришь? Думаешь, я не понимаю, что тебе не до такой колоды, как я теперь… Если только ради квартиры останешься…
— Ну, знаешь! Обидеть хочешь?! За что ты так?!
— Не бурчи! Я тоже когда-то в этот город приехала, как и ты. Только, не с книжкой сидела, а работала! Пахала на фабрике, как проклятая, чтобы эти метры получить! Успела в последний вагон, как говорится. После того, как я квартиру эту получила, больше уж не давали никому. А потом и фабрика закрылась. Разворовали все и продали.
— Но сейчас-то работает?
— Много ты понимаешь! Все уже не то! Наши ткани лучшими были в Союзе-то! Качество было – высший сорт! А сейчас что? Ты простыни стирала – хороши?
— Нет.
— Вот и я о чем!
— Ну, может, еще наладят все…
— Я этого уже не увижу… Ой, все! Иди уже! И не нервируй меня! Бульон свари. И смотри мне! Чтобы чистый был, как слеза! Спрошу!
Маша пожимала плечами и шла варить бульон. Благо, готовить она умела, ведь мама Маши считала, что для девушки это умение превыше всех.
— Доченька, хорошая хозяйка – это стол! Чтобы все в доме сыты и всем хорошо!
— А без пирожков – ничего хорошего не будет? Так, мам? – восьмилетняя Маша сражалась с тестом, Наталья смеялась, стряхивая муку с дочкиных косичек.
— Конечно, нет! Если сдобой в доме пахнет – это дом!
— Угу…
У Маши на этот счет имелось совсем другое мнение, но о нем она предпочитала помалкивать до поры до времени.
Озвучила она его лишь перед выпускным.
— Я хочу учиться!
— Доченька, в техникум пойдешь? И то дело! Будешь потом по ферме гоголем ходить.
— Нет, мам! Ты не поняла! Я хочу стать врачом.
— Кем?! Маша, что за фантазии?! Это ж столько лет учиться надо! А жить когда?! Я внуков хочу!
— Мамочка, какие внуки?! Мне лет сколько?
— И что? Вон, Катька Смирнова, твоя ровесница, а уже ребенка ждет!
— Они с Мишкой с пятого класса глаз друг с друга не сводили. Еле дождались. А у меня даже парня нет!
— Нет? Так будет! Все, закрыли тему! Никуда ты не поедешь! Не пущу!
— А папа что скажет?
— То же самое, что и я! Нечего тебе в городе делать!
Маша спорить с матерью не стала. Понадеялась на отца. И зря. Тот во всем поддержал супругу.
— Маня, зачем тебе эти глупости? Чего тебе не хватает? Дом – есть! Хозяйство – только успевай поворачиваться! Чего еще-то?
— А мечта, папка?
— А что мечта? Я тоже, может, летчиком мечтал стать. И что? Не всем оно дано, дочь… Рожденный ползать…
— Пап…
— Да что уже об этом? Мне и на земле хорошо! У меня мама твоя есть, ты, вон, умница-красавица… В общем-то и хватит…
Маша долго еще жалела потом, что не обняла отца и промолчала в ответ на его тоску. А ведь он тосковал… И Маша это отлично поняла. А потому, еще больше укрепилась в желании попробовать добиться того, о чем мечтала с раннего детства, бинтуя руки-ноги куклам и врачуя всех окрестных котов и собак.
Даже мать не спорила с ее желанием помочь животным, после того, как Маша умудрилась вылечить пораненную осколком бутылки лапу соседского Шарика. Пес был с характером и славился своей свирепостью на весь поселок. К себе подпускал лишь хозяина, да то, только с миской в руках. Как Маше удалось уговорить Шарика на лечение, не понял никто. Наталья, разыскивая дочь перед ужином, заглянула через забор к соседям и обомлела. Девочка сидела у будки Шарика, разложив на чистом кухонном полотенце бинты, зеленку и миску с водой, и гладила собаку.
— Потерпи, Шаричек! Ты же умный! Я тебе помогу! Только ты не кусайся, ладно? А то мама меня отругает!
То, что Маша боялась не цепного пса, а ее, неприятно поразило Наталью. Она замерла, боясь даже позвать дочь, чтобы не спровоцировать Шарика, и молча наблюдала, как Маша обмыла лапу собаке, а потом попыталась забинтовать ее. Получилось неважно, но Шарик стерпел и это. Вздохнул совсем по-человечьи, и улегся рядом с девочкой, что-то тихонько бурча.
И только тогда Наталья спохватилась. Кинулась к калитке, гадая, дома ли сосед и почему он до сих пор не вмешался. Впрочем, вызволять Машу из вольера Шарика не пришлось. Девочка вышла ей навстречу, неся миску с водой и осколок, который вынула из собачьей лапы.
— Смотри, мам! Какой острый! А дяди Игоря дома нет, не зови.
— Как же ты к нему во двор попала?
— А он забыл калитку закрыть.
Досталось Маше тогда крепко. Наталья то кричала, то плакала, и строго-настрого запретила дочери выходить со двора.
— Сиди дома! Нечего мне седых волос добавлять! Помощница!
Впрочем, весь скандал на том и закончился. На следующий день Наталья, скрепя сердце, отпустила Машу «осмотреть» Шарика, прекрасно понимая, что упрямая ее дочь, все равно сделает по-своему и удерет при первой же возможности, но обиду затаит. Будет молчать, дуться и придется долго мириться с этой упрямицей, чтобы вновь услышать от нее:
— Мамочка, я так тебя люблю!
Дороже этих слов для Натальи не было. И она готова была на что угодно, чтобы слышать их от дочери вновь и вновь, но отпустить ее от себя была не в силах.
Переменить свое решение о поступлении Маши в университет Наталью заставила сестра. Нина приехала на юбилей зятя и встала в позу.
— Ты что себе думаешь, а? Наташка, окстись! Сама не жила и другим не надо?! Забыла, как просила мать разрешить тебе в город уехать, чтобы в педагогический поступить? Забыла, как мечтала в школе работать и детишек учить? А теперь что? Думаешь, для Машки предел мечтаний твоя ферма?! Что ей там делать? Бычкам хвосты крутить?! Хорошую же судьбу ты девке прочишь!
— А что плохого в такой работе?! – взвилась Наталья.
— Да ничего! Каждому свое просто! Голову-то включи! Маня умная! Вон, одни пятерочки из школы носит! И учителя на нее не нахвалятся! Кому же учиться, как не ей?!
— Нина, но как же она там одна? Как я свое единственное дитё в город отпущу?
— Что значит, одна?! А я на что?! У меня будет жить! И я глаз с нее не спущу! В этом можешь не сомневаться! Собирай девчонку! Будет у нас в семье свой доктор! Поди, плохо?
— Хорошо… Нин, но как же… Я ж без нее не смогу…
— Ох, Наташка… — Нина обняла сестру. – Если любишь дочку – думай не о себе, а о ней! Не бывает любовь для себя только. Она вообще для себя не бывает. Вся для того, кого любишь…
— Откуда тебе знать?!
— Хочешь сказать, что детей у меня нет и потому я не понимаю? – Нина горько усмехнулась, но сестру к себе прижала еще крепче.
— Нин, нет! Что ты такое говоришь?
— А все я правильно говорю, Наталочка. И будь мой Олежка жив, я его хоть на край света отпустила бы, лишь бы счастлив был…
— Ниночка… Прости…
— Не надо! – уже жестче оборвала сестру Нина. – Что было – то прошло. И сколько кому на земле отмеряно, тот столько и проживет. Я иногда думаю, что, может, и хорошо, что он таким маленьким… Ангелом стал… А я горя не видала… Каково матери дите поднимать и знать, что каждый день может быть последним? Сложно это, Наташа. Так что, Господь меня пожалел, когда отобрал у меня сына так рано. А потом еще раз пожалел, когда больше детей мне не дал.
— Нин, что ты такое говоришь?
— Да по делу я все говорю, Ната. Так ведь оно и есть. Родился бы еще один ребенок и где гарантия, что проблем со здоровьем там не было бы, как у Олежки? Врачи ведь сказали, что это наследственное. Вася тогда так переживал… Еле его успокоила… А потому, все к лучшему. И для того, чтобы понять, что такое любовь, мне не нужно десяток своих иметь. У меня же кроме вас да Маши – никого… Она мне душу греет! Такая девчоночка выросла хорошая… Уважительная, чистая… Даже меня, гриба старого, и то любит!
— Нин!
— Да ну тебя! Сейчас и я зареву, а мне не по чину! Все-таки старшая сестра. Давай-ка, мы оставим этот спор. Мане – учиться, а тебе – дочерью гордиться! А я помогу! Пусть хоть у нее все мечты сбудутся…
Маша даже понять ничего не успела, как родители объявили ей, что вопрос с учебой решен. И сразу после выпускного отец отвез ее к тетке.
— Блюди себя, дочка! Нина, конечно, только с виду строгая, но огорчать ее – не дело!
— Пап, что ты в самом деле? Я и сама все понимаю!
С теткой Маша жила дружно до того момента, как та заболела.
О том, что у нее что-то разладилось, Нина знала уже давно. Просто считала, что заниматься этими «глупостями» не стоит и все само пройдет. Она же еще довольно молодая и сильная, так чего переживать? Нечего себя в старухи записывать! Не дождутся! Ну, подумаешь, сердце кольнуло раз-другой. Подумаешь, слабость, и ноги иногда не держат. Теперь, вон, Маша рядом, так что можно и полежать часок, пока отпустит. Деваха расторопная. И поесть приготовит, и приберет. Даром, что времени ни на что не хватает. А вот поди ж ты! Как-то успевает. И учится хорошо. Тяжело дается ей учеба, конечно, но Мария старается. Вот еще чуть подрастет, и сама Нину вылечит. Надо только дождаться…
Время решило иначе. И Маша, вернувшись как-то домой из университета, застала тетку лежащей посреди комнаты.
— Тетя Нина, ты чего?!
Маша кинулась было к тете, но спохватилась. Толку Нине от нее? Научиться она еще ничему не успела и может навредить ненароком.
К счастью, скорая приехала быстро.
— Инсульт. Забираем ее. Вы кем ей приходитесь, девушка?
— Племянница.
— Во вторую повезем. Соберите вещи и документы, и давайте за нами. Чтобы время не терять.
— Хорошо…
Маша готова была разреветься, глядя на беспомощную Нину, но взяла себя в руки. Тоже еще… Медик… Кого и когда слезами лечили?
После выписки Нина изменилась. Капризничала, изводила Машу придирками, будила ее по ночам.
— Маша, пить хочу!
Речь у Нины восстанавливалась плохо, и Маша старалась побыстрее откликаться на тетин зов, чтобы та не нервничала лишний раз.
А потом был второй удар. И стало совсем нехорошо. Маша даже подумывала о том, чтобы оставить учебу. О чем и сообщила тетке.
— Я боюсь тебя оставлять! Мало ли! И мама приехать не может. Отец болеет. Поэтому, так будет лучше. Устроюсь на работу. Меня Лена, хозяйка магазинчика, где мы хлеб покупаем, обещала взять. Буду рядышком и копеечка какая-никакая. Хорошо же?
Нина на эту Машину тираду замычала так возмущенно и яростно, что стало понятно – не одобряет она эту затею.
— Теть Нин, не могу я так! По ночам не сплю, а потом на лекциях носом клюю. Троек нахватала. Какой из меня врач при таком раскладе? Как я потом людей лечить буду, если не знаю ничего?
Маша махнула рукой, и пошла замачивать белье, а Нина притихла.
Это была первая ночь, когда Маша спала спокойно. Ее никто не звал и не тревожил. Привыкшая вскакивать по первому зову, она проспала первую пару и даже не сразу это поняла. Тоскливый пасмурный зимний день не спешил. За окнами, где моросил то ли дождь, то ли мокрый снег, было почти темно, а потому Маша сердито задернула занавеску на кухне, чтобы не видеть это безобразие и только потом глянула на часы.
— Ой, мамочки!
Нина лежала молча, отвернувшись к стене, и не произнесла ни звука, когда Маша принялась за обычные утренние хлопоты.
— Прости меня! Я такая соня… — Маша начала было оправдываться, но тут же замолчала, когда тетка шевельнула указательным пальцем на левой руке. Совсем чуть-чуть, едва заметно, но Маша завопила от радости, ухватив этот палец и целуя руки тети. – Умница моя! Давай еще! Ну же!
Именно в этот день в их доме появился Нафаня.
Кота Маша нашла у подъезда, когда возвращалась домой после учебы. Бежала, скользя по обледенелым дорожкам, и не заметила бы серого пятна у крыльца, если бы то вдруг не шевельнулось. Маша отпрыгнула в сторону, с трудом удержавшись на ногах на не присыпанной песком дорожке, и завизжала. С перепугу она решила, что у ступенек лежит большая крыса.
Кот же, вложив в это движение все силы, что у него еще оставались, снова замер. Свалявшаяся грязная шерсть, облезлый хвост, и порванные в схватках с другими котами уши, делали его похожим на обрывок потасканной, затертой шубы, давно выброшенной на помойку за ненадобностью.
Надо ли говорить, что Маша мимо не прошла?
Она осторожно сгребла этого бедолагу с асфальта, укутав его в свой длинный шарф, и поспешила домой.
— Тетя Нина, я дома! Смотри, кого я нашла!
На появление кота в доме Нина отреагировала плохо. Гудела что-то, требуя от Маши избавиться от находки. Но та сделала вид, что не понимает. И не прогадала.
Кот выздоравливал медленно. Отказывался есть, пить, и, казалось, совсем было уже решил расстаться с одной из своих кошачьих жизней. Но не тут-то было!
— Нет, миленький! Если уж я тебя домой притащила – придется тебе еще помяукать!
Отмытый и обихоженный заботливыми Машиными руками, он оказался не таким уж и страшным.
— Давай его оставим, а? Смотри, какой он миленький! Похож на домовенка из детского мультика! – Маша демонстрировала тетке кота, но та всякий раз недовольно мычала что-то в ответ. – Не нравится он тебе? Мне тоже пока не нравится. Полечим бедолагу, а там видно будет. Вдруг, он превратится в принца? А? Как тебе такой расклад? Ладно, ладно, не ворчи! Не буду я с ним целоваться!
Нина, поняв, что племянница от кота избавляться не собирается, снова взялась за свое. Звала Машу по ночам, не давала спать, все время что-то требуя.
— Сухо ведь, тетя Нина! Я же только что тебе постель поменяла. Что не так? – Маша поправляла подушки, укладывала тетку поудобнее, и мечтала лишь об одном – закрыть глаза и уснуть. Крепко, без всяких снов, хотя бы на полчасика.
Помог ей, как ни странно, именно кот.
Слегка оклемавшись, он пришел в комнату Нины и с тех пор отказывался выходить оттуда иначе, чем по своей кошачьей надобности. Даже миски с едой и водой Маше пришлось поставить недалеко от теткиной кровати. А когда к коту вернулись силы, он стал запрыгивать на кровать. Укладывался под бок протестующей против этого Нины, и утыкался мордой в ее неподвижную ладонь. Те движения, на которые пальцы Нины были еще способны, кота совершенно не пугали. Он принимал их за ласку и начинал мурчать так, что Маша посмеивалась на кухне, перетирая суп для тетушки.
— Так ее, мой хороший! Так…
Нина требовала убрать кота, но Маша делала вид, что не понимает ее.
— Пить хочешь? Есть? Утку? Ах, телевизор включить! Сейчас! Так бы сразу и сказала!
Нина сердилась, но теплый бок кота через какое-то время перестал ее раздражать. Она стала лучше спать и все реже и реже звала Машу по ночам. Теперь Нина, даже если не спала, лежала тихонько, слушая, как без перерыва поет свою песню кот, примостившийся под боком, и чувствовала, как отпускает боль…
Болело у нее не сердце и не руки-ноги, которых Нина теперь почти не чувствовала. Болела душа…
Нина вспоминала свою жизнь. Родительский дом. Первую свою любовь, которая оказалась совсем не счастливой. Видный, красивый Пашка Сергеенко, за которым убивались все девчата в поселке, внимание на Нину, конечно, обратил. Еще бы! Она была так хороша, что свататься приезжали даже из другого района. Но жениться, как обещал, даже и не подумал. «Обгулял», по собственному выражению, несмышленую в этих делах Нину, а потом ославил на весь поселок.
Из речки, куда она кинулась после такого позора, Нину вытащил отец. Привел в чувства, отхлестал первой попавшейся под руку лозиной, а потом плакал, как ребенок, баюкая на руках дочку совсем как детстве. А та больше не ревела. Все ее слезы остались, растворились, в той речной воде, которой Нина вдоволь нахлебалась, пытаясь решить по-своему совершенно неразрешимую задачку, которую подсунула ей жизнь.
Родители ждать, пока она найдет другое решение, не стали. Собрали Нину и отправили в город, понимая, что здесь пути ей не будет.
Васю своего, ставшего ей и прибежищем, и опорой, Нина встретила два года спустя. Простой водитель, он был рыж, конопат, курнос и так добр, что Нина иногда лежала по ночам, разглядывая мужа, и ревела, как дурочка, благодаря небо за посланное ей счастье.
А потом был сын… И те два года, четыре месяца и пять дней, которые он был на руках у Нины… Это время она вспоминала чаще всего, слушая мурчание кота. Ведь в этой простой кошачьей песне, слышалась ей колыбельная, которую она пела своему Олежке…
Скорее всего именно за это она простила кота и смирилась с его присутствием. А тот, словно что-то понимая, даже на шаг не отходил от Нины, снова и снова заводя свою нехитрую песню.
И Нина дремала под его колыбельную, иногда здороваясь во сне с мужем и спрашивая у него:
— Ждешь меня, Васенька? Рано ты ушел от меня… Ох, как рано… Нам бы еще пожить маленько… Но не судьба, видно… Знаешь, а Машутка – молодец! Характер, прям, как у меня! Знаю я, что ты скажешь! Такая же упрямая будет. А я думаю, что ей в самый раз! Если хорошим врачом стать хочет – характер нужен. А то не справится. А ей сам Бог велел! Видишь, как она за мной ходит? Лучше родной матери! Если бы не Маша, мы с тобой давно уж вместе были бы… Ты не думай, Васенька, я этого жду! Очень жду! Но всему свое время… Не прибирает меня Господь. Значит, не пришло еще мое. Хотя я уже готова! Ты бы замолвил за меня словечко там, а? И Маше легче бы стало…
Вася ли постарался, или время Нины пришло, а только однажды рано утром кот примчался к Маше, тронул ее лапой за щеку, будя, и закричал так громко, что девушка сразу поняла, что именно случилось. Она сгребла кота в охапку, уткнулась носом в отросшую шерсть, и заплакала, шепча:
— Встречайте Ниночку! Отмучилась…
Если бы Маша не была реалисткой и не привыкла смотреть на мир сквозь призму науки, она могла бы поклясться, что кот тоже плачет. Он тоскливо подвывал, бегая по комнатам вслед за хозяйкой, а потом вдруг притих, до икоты напугав Машу, когда сел вдруг посреди Нининой спальни, уставился куда-то в угол у окна, и замер, не сводя глаз с чего-то или кого-то, лишь ему видимого.
Маша, которая в этот момент накидывала покрывало на зеркало, испуганно ахнула, но тут же прихлопнула себе рот ладошкой.
— Нафаня, а Нафаня? Пойдем на кухню! Я маме позвоню. Пора…
И кот безропотно пошел за Машей, оставив свой пост, и после уже отказался возвращаться в комнату Нины, обосновавшись на кухне и диктуя Маше свои порядки, вроде возражения против ненавистного ему почему-то коврика.
— Чем он так тебе не угодил? – Маша свернула коврик и сунула его в мусорный пакет. – Мягонький, тепленький! Чего тебе еще, злыдень?
Нафаня спрыгнул с подоконника, царапнул лапой пол на том месте, где лежал коврик, раз, потом другой, и плюхнулся у ног присевшей отдохнуть Маши, обняв лапами ее лодыжку. Знакомая песенка почти заглушила звук работающего телевизора и Маша усмехнулась:
— Вон оно что… Ну ладно! Обойдемся без ковриков. Есть хочешь? Нет? А я хочу! Что там родители вкусненького привезли? Тебе мама целый пакет чего-то там передала. Отец говорит, что она тебя любит просто как родного! Может, в деревню тебя отправить?
Кот даже ухом в ее сторону не повел. Только песня его прервалась на минутку, давая понять глупенькой Маше, что такие как он своих не бросают. А потом зазвучала с новой силой, гоня тревоги и даря покой.
А спустя несколько лет Нафаня придет в ту комнату, которая принадлежала когда-то Нине. Покосится на странную шутку, которую Маша будет называть «ночник», и тяжело запрыгнет на край кроватки, стоявшей так, чтобы свет, мягко разливающийся по комнате, не мешал. И знакомая колыбельная зазвучит в этой комнате, даря ласку и хорошие сны маленькому сыну Маши. Она даст мальчику имя, которое так нравилось тете. И маленький Олежка, подрастая, будет листать с мамой старый альбом в бархатной синей обложке, гладя пальчиком черно-белые снимки.
— А это, малыш, бабушка Нина. Ниночка наша… Видишь, какая красивая? А еще она была очень доброй! И если бы не она, твоя мама не смогла бы стать доктором и лечить людей.
— А ты ее любила?
— Да, сыночек. Я ее любила… А она любила меня…
И кот, прислушиваясь к голосу Маши, приоткроет глаз, подберет под себя лапы, усаживаясь поудобнее, и заведет свою колыбельную, гоня плохое и ненужное из этого дома.
Ведь там, где живет любовь, темноте не место.
Автор: Людмила Лаврова