Татьяна хотела иметь ребенка. Не семью, не мужа – ребенка.
Мужа она скорей не хотела, хотя и была на него согласна – ради блага ребенка. Непременно единственного, никакой многодетности!
У Татьяны имелся веский аргумент в пользу своей точки зрения. Она считала, что у любви может быть лишь один объект, потому что если ее делить, то это уже и не любовь вовсе. Нет, она признавала, что есть женщины, любящие, допустим, мужей. Или вовсе маму или папу. Но эти женщины не любили по-настоящему детей. И те, у кого детей этих было на целый взвод, тоже их не любили – ведь это же от каждого отнимать надо, чтобы другому дать!
Ее родители вечно грызлись, и отец в конце концов вовсе ушел. Мать на Таню покрикивала, заставляла то одно по дому делать, то другое. А уж какой «сабантуй» начинался из-за даже случайной двойки! Мать работала, отец алименты платил, но все равно Тане покупали не то, что ей хотелось, а то, что было необходимо и на что хватало денег. На «хочу!» ответ обычно был «хочется – перехочется!».
Вот поэтому и стремилась Татьяна сама иметь ребенка. Не для себя – для него. Чтобы дать своему солнышку возможность жить по-человечески. Быть окруженным заботой. Иметь возможность исполнять желания. Она любить его хотела, а быть любимой – это вторично.
***
Свою заветную мечту она исполнила, но далеко не сразу. Были немалые проблемы с потенциальным отцом – без него-то до сих пор не обойдешься! Но парни, услышав на первом свидании про ребенка, на второе уже не спешили. Татьяна их даже понимала: они-то искали женщину для себя, а не маму для солнышка!
Татьяна выучилась, стала работать в службе коммунального хозяйства, потом перешла в частную фирму, занимающуюся строительством и ремонтами – сметы составлять да закупки организовывать. На работе ее (точную, как старые деревянные счеты, и исполнительную, как японец) ценили и берегли. И когда она объявила, что уходит в декрет, место пообещали сохранить по всем предписанным законом правилам.
Вопрос отца Татьяна решила просто. Присмотрела мужичка посимпатичней, поулыбалась, угостила, а дальше дело нехитрое. Кавалер-однодневка (или одноночка?) сделал дело по-стахановски, за одну смену все и получилось. А далее исчез с горизонта, и никто его не удерживал. А что? Замуж Татьяну все равно никто не звал, а так все довольны.
Татьяна, конечно, любила бы и мальчика, но хотелось ей девочку. И судьба исполнила ее желание.
Это была не малышка – ангелочек настоящий! Мяконькая, розовая, большеглазая – взгляд не отвести! Таня в роддоме плакала даже, доченькой любуясь. Богданой назвала, подчеркивая неземной уровень своего вымечтанного счастья.
Пока Таня ждала родов – основательно к ним подготовилась. Проштудировала множество статей и книжек, от лучших современных педагогов и детских психологов. Она понимала, что перенимать опыт своей матери не станет ни за что – это ж может выйти только тот же ужас, в каком росла она сама! И не желала действовать наобум – это тоже не годится.
Мать, хоть и ворчала на Татьяну за беременность без мужа, от внучки-красавицы растаяла. И первое время Таня была совершенно счастлива – Богданочка хорошо кушала, замечательно прибавляла в весе, и выглядела просто прелестно в новехоньких недешевых комбинезончиках и конвертиках.
Однако время шло, пенсия у матери была небольшая, детские и вовсе смешные – Татьяна решила, что ей надо выходить на работу. С Богданочкой, хоть и не без опаски, решила поначалу мать свою оставить, а там и для садика срок придет.
Вот тогда и началась ее бесконечная война за счастье доченьки! Безнадежная, отчаянная, одинокая война преданного материнского сердца против враждебного юным и нежным мира.
Мать норовила все делать по-старинке! Она запихивала в Богданочку кашу и не позволяла малышке брать конфеты, пока она эту противную субстанцию не съест. Она покрикивала на внучку за непослушание и без церемоний выносила ее под мышкой из магазина, так и не купив требуемую игрушку.
Таня, всегда безропотная и терпеливая, тут превратилась в бешеную тигрицу. За Богданочку она готова была любого порвать!
– Не смей кричать на Богданочку! Я не позволю тебе сломать моей дочери характер, лишить ее уверенности в себе! – орала она на мать. Та в открытую крутила пальцем у виска и отвечала в том духе, что Танька сама свихнулась с этими психологическими теориями и бредовыми идеями насчет высокой самооценки.
Дело решилось само собой, неожиданно и печально. Мать умерла от обширного инсульта, скоропостижно, не дотянув и до шестидесяти пяти. К счастью, Богданочку тогда уже удалось определить в садик, а то была бы проблема. А так – квартирой теперь Таня владела, а у Богданочки наконец детская своя появилась.
Никогда раньше, до рождения доченьки, Татьяна не замечала, сколько вокруг жадных, злых, завистливых людей! Она не могла понять, как вообще у кого-то может повернуться язык сказать что-то против ее прелестной доченьки, а тем более сделать ей что-то плохое. А ведь говорили и делали!
Уже с дворовой песочницы, с садика началось. Татьяна без конца ругалась с родителями других детей и воспитательницами, защищая Богданочку. Девочке просто дышать спокойно не давали!
– Ваша Богданка отбирает у других детей игрушки, бьет их, мешает им. Поэтому с нею и не хотят играть!
– Вы должны приучить Богдану к режиму! Она требует еду в тихий час и укладывается спать, когда группа идет гулять!
– Послушайте, Богдане четыре года, а она в буквальном смысле требует у взрослых людей, чтобы они делали то, что она хочет! Объясните ребенку, что можно далеко не все, что ей в голову взбредет!
Татьяна положительно ужасалась. Педагоги, называется! Не знают, как калечат детскую душу запреты! Они хотят, чтобы у Богданочки потом комплексы были? Ну подумаешь, не могут, что ли, дать ребенку покушать отдельно – за что им деньги платят? И что такого страшного, что девочка взяла у кого-то игрушку? Поиграет и вернет. Ломает? Так это же ребенок! Ваши дети что, игрушек не ломают?
Но другие мамаши, далее своего носа не видящие, при появлении милой Богданочки кроили кислые мины и разбегались с детской площадки, а их глуповатые отпрыски трусили за ними охотно – лишь бы с девочкой корявыми игрушками своими не делиться. В садике при разборе детей по вечерам каждый раз скандалы были – редко какая маманя удерживалась от того, чтобы насчет Богданочки не пройтись.
***
Дальше больше. Учителя, безжалостно ставящие двойки только потому, что Богданочка забыла, что ей что-то по окружающему миру (или как оно там называется?) задали. Смеющие распекать ребенка при всем злорадно хихикающем классе. Родители, требующие не ставить Богданочке «отлично» за работы, от и до сделанные мамой. Сами своим детям помочь ленятся, а девочка виновата!
Она даже в райотдел образования жаловаться ходила, когда все родительское собрание по явному наущению классовода Людмилы Филипповны грянуло при ее появлении безголосо:
– Папа у Васи силен в математике, учится папа за Васю весь год.
Где это видано, где это слыхано – папа решает, а Вася сдает?
И что вы думаете? Чинуши приняли сторону горе-педагога и заявили, что ей, Татьяне Ивановне, надо позаботиться о социализации своего ребенка, научить девочку выполнять общепринятые требования! Богданочку обижают, и у нее же, видите ли, с социализацией не все в порядке! Пришлось в другую школу переходить.
Она, конечно, пыталась разговаривать с дочкой. Ребенку надо было объяснять устройство мира, убеждать его и заинтересовывать в хорошем поведении. Но Богданочка поначалу просто прерывала ее, требуя чего-нибудь, или вскакивала и убегала играть, а потом отмахиваться начала: «Перестань нудеть, надоело!». И в самом деле, кому нотации слушать приятно? Воспитывают лаской и добрым примером!
Перед глазами Татьяны были судьбы соседских девочек, ровесниц Богданочки, которых ее солнышку еще иногда и в пример смели ставить! Кого? Наташу, выбегающую во двор в мешковатых штанах и футболке старшего брата? У них, видите ли, отец производственную травму получил, реабилитация, уход нужен. Мужику нужен, а девочке нет? Или Зойка. Мать у нее умерла, исхитрившись незадолго до этого еще и близнецов родить. И бегает Зойка с десяти лет, как взмыленная домохозяйка, с сумками да колясками! Папе она помогает!
Более-менее нормальной была только Настя. Папа у нее светило медицины какое-то, а мать редактором в издательстве. Ухоженная девочка, одета прилично, игрушки недешевые. Но зажатая, закомплексованная! Тройку принести домой боится. Лишний часик поиграть. Все у нее уроки, да дополнительные занятия, и тоже то с сумкой продуктовой ее видишь, то она ковры с матерью выбивает. Кстати, с Зойкой дружит, и ее братьев-сопляков вдохновенно обихаживает. А мать ее все жалуется, что слабое здоровье не позволило ей нескольких детей родить. Вот почему некоторые изо всех сил от добра добра ищут?
Чтоб Богданочка так жила? Татьяна была готова себя загнать насмерть и всех вокруг поубивать, но этого не допустить! Это были примеры именно того, от чего она решила своего ребенка спасти во что бы то ни стало.
Богданочка росла, становилась ослепительной красавицей. Требовалось ей все больше – уже не игрушки, а телефон дорогой, да наушники, да одежда модная. Татьяна взяла подработку, потом даже подъезды по вечерам мыть стала.
Считающееся почему-то издевательским звание «яжматери» она носила, как Золотую Звезду. Ходила с гордо поднятой головой. И что, что сама затертая и заношенная? И что, что высыпалась нормально последний раз еще при беременности? Зато Богданочка – как картинка. И когда она, получив что-то, о чем мечталось, повисает на шее с визгом «мамулечка, спасибочки, спасибочки!» – жизни за это не жалко! Жалко тех, кто этого не понимает.
Училась Богданочка неважно – не могли эти зашоренные горе-педагоги заинтересовать девочку! Но вот с другими ребятами отношения у нее с возрастом вроде стали налаживаться. Все чаще уходила она погулять с друзьями. Иногда появлялись у нее вещи, у этих друзей взятые – попользоваться для удовольствия. Татьяна нарадоваться не могла. Вот пройдет сложный переходный возраст, и все и вовсе замечательно будет. Пятнадцать ведь Богданочке уже.
***
Когда вечером прозвучал звонок в дверь, и на пороге обнаружились два суровых полицейских и еще более суровая тетя из службы опеки – Татьяне дурно сделалось. Но и это не помогло – Богданочку (Богданочку! ее! солнышко!) потащили в полицию и обвинили в разбое. Совершенном группой лиц по предварительному сговору. Причем та же шайка подозревалась минимум еще в одном разбое и трех грабежах.
Все было примитивно, как в американском криминальном боевике. Три мальчика и две девочки (и одна из них – Богданочка) останавливали других подростков и отбирали ценные вещи. Если добыча пыталась хорохориться – били.
Но самое ужасное, то, от чего не было шансов отмахнуться – последней их добычей оказалась соседская Настя, дочь светила медицины. Телефон у нее был дорогой и куртка хорошая.
Настя добром требуемое не дала – сбили с ног, стали каблуками уговаривать. И надо было такому случиться – это увидела Зойка.
Не раздумывая, одна на пятерых, эта дуреха кинулась выручать подружку. Очень решительно кинулась – у одного из арестованных было подозрение на сотрясение мозга от удара сумкой с пятью килограммами картошки. Но расклад один к пяти – все равно без шансов, разве ты Чак Норрис какой.
Теперь Настя с Зойкой вдвоем лежали в больнице. У Насти была сломана рука и два ребра. Зойке за заступничество прилетело крепче – сломан нос и челюсть, и три ребра треснувших. Это все не считая по мелочам – ушибы там всякие и три выбитых зуба на двоих. Но обе девчонки были в соображении, и показания дали четко. Богданочку они знали прекрасно, а за разбой и четырнадцатилетних судят.
***
Страшнее всего была бездушная недоброжелательность окружающих. Всем было плевать на разрывающееся сердце матери и судьбу оступившейся по неопытности девочки!
Татьяна сперва к следователю ринулась, умоляла о помощи, на благодарность намекнула. А следователь-тетка ей на это:
– Скажите спасибо, что я вот прямо сейчас не иду на вас дело заводить за попытку дачи взятки! У нас ведь в кабинетах камеры везде, учтите! А дочь воспитывать надо было! И нечего мне про подростковое бунтарство рассказывать, у нее не сложный возраст, а разбой с отягчающими плюс грабежей несколько!
Татьяна побежала по соседям, в ногах валялась, просила письмо коллективное написать, Богданочку на поруки взять. В доме было 90 квартир, минус Зойка, минус Настя, минус она сама – 87 семей. Ни один человек не подписал!
– Поздновато спохватилась! Твою Богданку давно надо было на место ставить! С младых ногтей житья от нее не было, хамки недорослой! Не хотела, мамаша, сама девчонку к порядку призвать – ну, теперь суд это сделает! Статья 162 – не шутка! – заявила зловредная и прискорбно образованная баба Нина из семнадцатой.
Татьяна даже к родителям Насти решилась обратиться. Как раз там и Зойкин отец сидел; хозяин дома, светило медицины Валерий Сергеевич его как раз уверял, что все организовал, и Зойке хирурги лицо исправят, кривое не будет. Татьяна им в ноги бух – не губите солнышко мое, не ломайте девочке маленькой жизнь, ну ошиблась по молодости, с кем не бывает!
– С Настей не бывает! – отрезал папа-доктор. А папа-водитель троллейбуса и вовсе рычал медведем:
– Жизнь у твоей Богданки сломается? Вот и замечательно! Я еще прослежу, чтобы понадежней сломалась! Спасибо скажи добрым людям, что меня удержали, о пацанах моих напомнили – иначе бы я жизнь эту лично об колено сломал бы! И вали с глаз моих, а то я за себя не отвечаю! Зойку тронуть! Спасительницу и опору нашу! Дочку, сестру и маму в одном лице!
Последняя надежда осталась – кинулась Татьяна в больницу, хитростью да обманом к Насте в палату прорвалась. Дескать, хоть ты пожалей, одногодки же, должна понять! И чего ты куртку эту злосчастную не отдала, всем бы легче было! Ну пожаловалась бы мне, отдала б я за нее…
А Настя глянула на соседнюю койку, где Зойка бульончик через трубочку пить пыталась, и заявила (немного невнятно из-за черных распухших губ):
– Наверное, действительно надо было отдать – Зойка бы цела была. Но видите ли, Татьяна Ивановна, я на эту куртку да телефон все лето расклейщицей да разносчицей пахала. Жалко мне стало вашей лентяйке Богданке заработанное честно отдавать!
Никто, никто не помог, никто не пожалел прелестную девочку, которая только начинала жить! Помогать ринулись Зойкиному отцу – баба Нина хозяйство вести взялась, Наташка мальчишек с продленки забирала, соседи несли кто тысячу, кто две.
Адвокат, которого Богданочке дали, сразу заявил, что каяться надо. Но каяться – все равно срок дадут! Татьяна нашла другого, изучил дело, пообещал развалить. Кредит пришлось взять, конечно.
Богданочка же вообще смотрела зверем, цедила сквозь зубы:
– Подумаешь, куртку хотели позаимствовать! Убыло бы от Настьки, что ли? А Зойку вообще никто трогать не собирался, сама влезла. Ну и получила за то, что не в свое дело суется. А по-хорошему – это ты должна была воровать для меня! Столько про любовь пела!
И Татьяна соглашалась – должна была! Что угодно должна была делать, лишь бы Богданочка себя ущербной не чувствовала, лишь бы не пришлось ей опасным путем самоутверждаться!
***
Жизнь стала сплошным кошмаром, безумием. Перед глазами то и дело появлялась смеющаяся Богданочка – золотые локоны, глазки лазоревые, тоненькая, нежная… Мамино солнышко, кровиночка, ангелочек бесценный! И вдруг она же оказывалась одетой в ватную робу а-ля Колыма, за решеткой железной…
На суде Богданочку еще и заводилой называли! Все эти ее «друзья» наперебой один на другого наговаривали, чтоб вывернуться, а на Богданочку в первую очередь. Видно, послушали адвоката, что каяться велел. Богданочка не каялась, вообще в отказ шла, да только адвокат дорогой деньги взял, а дело не развалил.
И самой Татьяне претензии предъявили – дескать, на потерпевших давила. Это за то, значит, что к Насте в больницу ходила! Надавила, ничего не скажешь – Настя показания как по-писаному пропела, Богданочку едва не чудовищем представила. Зойку не допрашивали – она говорить внятно еще не могла.
Татьяна, услышав приговор «шесть лет в колонии», в обморок упала. Когда очнулась, рыдала перед немолодой медсестрой, делавшей ей какие-то уколы:
– Как можно так с девочкой? Ребенок ведь, жить начала только! Я же так старалась ее счастливой вырастить! Ничего для нее не жалела! А что теперь с моим солнышком будет?
Медсестра механически складывала свои ампулки в маленький чемоданчик:
– Эх, мамаша! Поменьше бы вы читали психологов всяких, да поменьше бы старались для своей деточки – может, и выросла бы она счастливой! А теперь в колонии ее комплексами обеспечат, как пить дать! И хорошо, если вины!
Нет! Татьяна не собиралась вставать на эту дикую позицию! Еще бы сказали, что Богданочку пороть надо было в детстве!
Надо было собраться. Подумать, где взять денег и где еще можно попросить помощи. Неважно как, но Богданочку надо было спасти. Девочка не должна страдать в этой жуткой колонии за пустяковый проступок!
Слегка пошатываясь, Татьяна вышла из здания суда. Надо было собраться и бороться дальше. Интересно, получится ли квартиру на меньшую обменять, чтобы деньги были?
—
Автор: Мария Гончарова